Тема, которой нам хочется коснуться, кажется, вроде бы лежащей на поверхности, но в то же время — ускользающей. Все что представляется изученным по отдельности, становится разрозненным при приближении. Эдип и Нарцисс будто бы две отдельные дороги, никогда не пересекающиеся. Когда же начинаешь задумываться об их различиях, то возникает много схожего: стыд, одиночество, страх.
В различных источниках стадию развития, во время которой разворачиваются триадные отношения и эдипальный конфликт, относят к различному возрасту и называют по-разному. Так, ряд авторов называет данную стадию фаллически-нарциссической как указание на обострение конфликтов и возможный выход из них
[1].
В своем докладе нам хотелось бы рассмотреть взаимосвязь эдипальных и нарциссических конфликтов.
В.И. Зимин в своей статье «Эдип и Нарцисс: к вопросу о комплементарности конфликта и дефицита» пишет:
Всякий раз, когда мы как психоаналитики встречаемся в кабинете с новым пациентом, задаемся ли мы вопросом, кто перед нами — «эдип» или «нарцисс»?
[2]В своих размышлениях автор предлагает нам обратиться к более внимательному рассмотрению мифа об Эдипе.
«Эдип изначально предстает перед нами как абсолютно беспомощный и отвергнутый ребенок. Его проблемы начинаются в доэдипов период. Фантазия об отцеубийстве, рожденная в уме Лая, — одна из весомых причин отвержения ребенка родительской парой.
Если мы примем условия рождения Эдипа как реальные, а не как мифологические, то нетрудно представить и понять дальнейшую судьбу этого героя. Раннее тотальное родительское отвержение ставит под угрозу саму жизнь ребенка. Объектный мир оказывается столь опасным, что единственным выходом становится бегство в убежище собственного тела, прообраз собственного Я, — в нарциссизм. Такому ребенку, как Эдип, действительно очень трудно создать иллюзию собственного всемогущества и также невозможно выстроить идеализированный родительский образ. Я Эдипа травмировано в самом начале своего развития"
[3].
«Если мы посмотрим на жизнь взрослого Эдипа, то достаточно легко обнаружим в его поступках много нарциссических мотивов, которые становятся более понятными, если учесть то, что случилось с ним в младенчестве. Свою взрослую жизнь юноша начинает с убийства. Он встретил на дороге знатного мужа со свитой и убил его и его охрану. Причина — оскорбление. Гордый Эдип отказался уступить ему дорогу, получил посохом по голове и в ярости уничтожил соперника. Обида и ярость — вот те аффекты, которые заставляют Эдипа действовать. Нигде не говорится о том, что его жизнь была в опасности. Было задето самолюбие, т. е. его Я, а мы помним, что это изначально раненное Я. Эдип руководствовался не принципом безопасности, а стремлением к всемогуществу. Все дальнейшее поведение Эдипа укладывается в тот же нарциссический регистр мотивации. Его влечёт воля к господству, стремление подтвердить ощущение собственной грандиозности. Его взлет вызывает искреннее восхищение: он расправляется с чудовищем, подтверждая тем самым, что он самый умный. И ему как истинному победителю в награду достается Иокаста. Этим он также подтверждает собственную сексуальную неотразимость»
[4].
Итак, перечитывая миф об Эдипе, мы видим, что одним из возможных вариантов развития героя, становится нарциссизм. Эдип, имея очень сильного, агрессивного и параноидного отца, и отсутствующую, беспомощную мать оказывается нарциссически травмированным, и вынужденным прибегать к нарциссизму как защите.
Напротив, в своей статье «Психическое развитие маленького ребенка с психоаналитической точки зрения» Шторк, в обсуждении концепции материнского и отцовского образа, указывает на влияние образа слабого, безвольного отца и властной, фаллической, поглощающей матери на формирование психотической и пограничной патологии. Ребенок, не имея поддержки отца в желании независимости от матери, прибегает к всемогуществу как защите от беспомощности и сепарации от матери.«Установлено, что при самых разных психических заболеваниях „слабому“ образу отца противостоит авторитарная, слишком властная и слишком опекающая мать, не способная признать мужа и его сексуальность. Психоанализ по праву обозначил такой образ матери как кастрирующий и фаллический, поскольку именно таким он предстает в мире фантазии и в мифах»
[5].
«Своим отсутствием, непричастностью отец играет фундаментальную роль в развитии психоза. Ребенок полностью лишен символической функции отца, а потому вынужденно застревает в симбиотическом единстве с матерью. Он не может опереться на отца (Лакан говорит: на закон отца или на фаллос отца) и в состоянии определить себя только через дуальные отношения с другим, в которых устранена какая-либо дистанция. Отец не способен содействовать разделению примитивного единства между матерью и ребенком. Угнетающее отсутствие дистанции с образом матери заставляет ребенка регрессировать на стадию бессильной зависимости, пройдя через представления о всемогуществе. Эти архаические любовные отношения, исключающие отца, не позволяют разрешиться эдипову конфликту, не допускают индивидуальности и субъективности. „Поэтому, когда отсутствует образ отца, судьбой инцестуозного желания становится психоз, то есть конец человека и конец общества“ (Mendel 1969).»
В вышеизложенном материале подчеркивается ведущая роль отца в двух аспектах развития ребенка:
1) в формировании собственно диадных отношений, в установлении границ собственного Я и уходе от диффузной идентичности;
2) в прохождении фаллической стадии и установлении триадных отношений.
Именно вследствие этого, как нам кажется, происходит запутанность в определении эдипальных и нарциссических пациентов.
В своем докладе нам хочется подчеркнуть, что человек, который воспитывался в полной семье, неизбежно сталкивается с «третьим», но в зависимости, от семейной констелляции, в своем развитии либо переходит к более здоровому выходу из эдипального конфликта (возможно с невротическим конфликтом), либо регрессирует к более ранним стадиям развития с присущими им защитами, но имея так называемый «стратегический эдипов комплекс». Существует большое разнообразие промежуточных вариантов развития, при которых эдипальные конфликты видятся доэдиповыми, а доэдипальные конфликты могут казаться эдипальными (нарциссические проявления у эдипальной личности, эдипальные конфликты у нарциссической).
Нарциссизм встраивается в эдипов конфликт. Вопросы собственного совершенства, безопасности, самоуважения, потребность в идеализации и отражении переживаются ребенком уже в контексте отношений между полами в рамках семейного треугольника. Так, если родители в более ранний период развития ребенка не могли поддерживать у него иллюзии всемогущества, например, если его психологические границы систематически нарушались или он не мог влиять на родительский отклик, то ребенку будет очень сложно почувствовать себя уверенно в эдиповом соперничестве с однополым родителем. И тогда запрет на инцест, который помогает ребенку справиться с натиском инстинктивных импульсов и, в конечном счете, обрести собственное место в семейном треугольнике, может переживаться как что-то угрожающее его идентичности. Тогда кастрация приравнивается к уничтожению
[6].
Таким образом, эдипов комплекс интегрирует конфликты предыдущих фаз развития, но качество этой интеграции зависит от того, как были пройдены эти фазы. Это значит, что доэдиповы конфликты и, что, может быть, более важно, способы разрешения этих конфликтов, становятся тем материалом, из которого выстраивается сложная структура эдипова комплекса. А нарциссизм как тип личности может сформироваться как защита от эдипального конфликта.
Страх, стыд и одиночество это то, что сближает и одновременно проводит границу между проблемами Эдипа и Нарцисса. Как уже упоминалось ранее, вопросы самооценки, безопасности, самоуважения, переживаются ребенком уже в контексте отношений между полами в рамках семейного треугольника.
Постараемся приблизиться к пониманию этих чувств.
В своей статье Б. Килборн «Исчезающий некто: Кьеркегор, стыд и Я» дает следующее определение стыда: стыд вызывает расхождение между тем, кем хочет выглядеть человек в глазах других людей, и тем, кем он согласно его мнению или согласно его представлениям он является; стыд влечет за собой неспособность соответствовать идеалу"
[7].
Неспособность соответствовать идеалу и стыд прослеживается и в истории Нарцисса и в истории Эдипа.
Стыд Нарцисса — это даже не фон, а постоянная фигура, сквозь которую он смотрит на мир. Все мы знаем, как важно Нарциссу чтобы его замечали, но с каким ужасом и стыдом он боится на самом деле быть замеченным, «разоблаченным». Как его преследует тотальное ощущение собственной плохости, ненужности, никчемности, неценности.
Эдип ослепил себя из-за того, что не смог чего-то увидеть и не смог вынести того зрелища, когда другие видят его. Не в силах столкнутся с осуждением и презрением в глазах других людей.
Эдипальный стыд сродни нарциссическому стыду. Нарцисс не в силах перенести, что кто-то увидит его несовершенство, на ранней стадии Эдипа ребенок испытывает чувство стыда, что он мал в сравнении с другими, а на более поздней—стыд за свои желания.
В «Толковании сновидений» З. Фрейда упоминается история про Гулливера, а так же сон самого Фрейда.
Лилипуты хотели выколоть глаза Гулливеру, чтобы тот не видел, насколько они малы. Как Нарцисс не может вынести своей малости и беспомощности, стыдится ее и испытывает ярость. Точно так же, как Фрейд переживал отцовское неприятие соперничества со стороны сына («Этот мальчик в итоге ничего не достигнет»), в своем сне он выражает неприятие соперничества со стороны отца (и профессоров), в то же самое время выражая страх эдипального поражения и стыда
[8].
Неизбежно сталкиваясь с появлением третьего, оказываясь за дверями родительской спальни, в одиночестве, ребенок испытывает отвержение, страх, униженность и стыд. Сравнивая себя с родителем, ребенок как лилипут в сравнении с Гулливером, понимая как он мал и стыдясь своей малости и беспомощности, чувствует себя проигравшим, мальчик — в силе и величине члена, девочка — оказываясь плоской куклой… стыд и униженность обрушиваются на ребенка
[9].
Ребенок защищает себя от своего малого размера, своего положения за дверью и своего страха сексуальности путем фалличности. Несмотря на то, рассматривается ли фалличность как защитная или нормальная связанная с идентичностью фаза развития, ее задача — помочь ребенку справиться с эдипальным шоком, унижением и стыдом. Эдипальные унижение и стыд сделали различие — сексуальные различия и различия поколений — символами превосходства и доминирования. Фаллическая защита нацелена на замену идеи и репрезентации просто взаимности и сексуальной взаимности идеей и желанием превосходства и использования силы. Фалличность — это попытка справиться с внутренней фантазией сексуальных различий и различия поколений. Она помогает также оторваться от доэдипальной матери и помогает девочке, и особенно мальчику, идентифицироваться с отцом-мужчиной, человеком, отдельным от матери
[10].
Оказываясь в эдипальной ситуации, ребенок заново переживает нарциссическую травму, его способность справиться со страхом и стыдом приобретают огромную важность для формирования его идентичности.
Случай 1
Х. Молодой мужчина около сорока, говорит об одиночестве и невозможности удержать жену. Он воспринимает её «как слишком дорогую для него женщину», желания которой он не может удовлетворить. Измена жены только укрепила его в мыслях о своей никчемности.
Вспоминая истории детства он рассказывает о ссоре с отцом. Отец любил выпить, был агрессивным и несдержанным, он не допускал соперничества со стороны сына. Ссора возникла из-за грубости отца по отношению к матери. Отец грубо указал ему на его место в доме, Х. вынужден был согласиться. «Что я мог поделать, ребенок? Отец сильнее и он хозяин в доме». Хотя мать всю жизнь оставалась с отцом, и горевала когда того не стало. Но Х. принял решение быть во всем противоположностью отцу. Он говорит, что женщин надо баловать, как ему хотелось всегда баловать свою жену.
Когда по предложению супервизора Х. Было предложено прийти на встречу вместе с женой, он отреагировал сильнейшей тревогой. Он сказал о чувстве униженности и стыда, что он не сможет выстоять и справиться, когда жена будет обвинять его в мягкости и нерешительности, а также придется обсуждать его ревность и злость, на глазах у стольких женщин. Все увидят, что он не достаточно мужественный. В этот момент он чувствовал себя маленьким мальчиком, побежденным, униженным и одиноким.
Айке Дитер пишет в своей статье «Страх. Концепции фрейдистского психоаналитического направления»: «Поскольку никакое психическое развитие не может происходить без страхов, а каждый человек подвержен расстройствам, каждому приходится в жизни сталкиваться не только со страхами перед реальными опасностями, но и с невротическими ирреальными страхами»
[11].
Эдипальные и нарциссические страхи иногда сложно отделить, особенно когда есть определенные нарушения в развитии. Мы предлагаем вашему вниманию обзор данного вопроса некоторыми авторами.
В своей статье «Дно бесконечного колодца» Млодик Ирина пишет: Тревога — постоянный спутник нарциссов. Отсутствие опоры внутри, сравнение себя с другими, постоянная готовность к критике, невозможность окончательно присвоить себе свои достоинства, ресурсы, прежние достижения, опыт, делают нарцисса неуверенным и тревожным. Он всегда в ожидании провала, в предчувствии ситуации, с которой он якобы не сможет справиться. Два злобных карлика по Дж. Холлису — Страх и Бездействие — каждое утро ждут его у изголовья кровати и «пожирают его заживо». Страх ошибиться часто делает выбор невозможным, а страх оказаться некомпетентным удерживает от развития и перемен
[12].
Нарцисс оказывается как будто кастрированным страхом своей «ничтожности», и этот нарциссический страх можно проследить у ребенка на фаллической стадии: страх сравнения и собственной незначительности.
Хотелось бы обратить внимание на то, каким образом Шторк рассматривает отделение ребенка от матери и его вступление в триадные отношения, где ключевым моментом является страх перед матерью и роль отца в этом процессе.
В этой статье она опирается на теорию Мелани Кляйн, в которой та описала различные формы выражения агрессии ребенка по отношению к матери, а также страх возмездия с ее стороны. Эти проявления, несомненно, свидетельствуют о том, что ребенок в своих образах и фантазиях представляет фрустрирующую мать в виде опасного и могущественного существа. Мать воспринимается в качестве злобного, отравляющего, раздирающего на части, мстительного и проглатывающего существа, а страх уничтожения, совращения и кастрации оказывается непомерно велик.
У ребенка существуют две разнонаправленные потребности: потребность слиться с матерью и быть независимым. Мать кастрирует ребенка любого пола в его желании стать взрослым. В своем осуществлении потребности в развитии ребенок апеллирует к отцу.
Вырастая в зависимости от женщины, находясь в ее власти, долгие недели, месяцы, годы ребенок испытывает агрессивные побуждения, направленные против этой зависимости, которые неизбежно сопровождаются переживанием фрустрации и процессом индивидуации, а также испытывает огромный страх мести и кастрации со стороны матери. В переживании мужчины этот страх, по-видимому, имеет гораздо большее значение, чем-то, которое обычно за ним признают. Так, все большее число исследователей-психоаналитиков полагают, что именно в нем следует усматривать причину страха кастрации или уничтожения и что классический страх кастрации со стороны отца представляет собой лишь трансформацию этих первичных страхов (Lederer 1968, Leuba, Rheingold)
[13].
В последнее время два исследователя-психоаналитика (Lederer 1968, Mendel 1969) независимо друг от друга и с разных исходных позиций пришли к выводу, что наилучшее определение отца в бессознательном ребенка таково: «Отец — это тот, кто не испытывает страха перед матерью, кто может избежать воздействия воображаемого всемогущества материнского образа, кто свободен» (Mendel 1968).
Таким образом, Эдгар Морин, развивая тезис Фрейда о праотце, вправе сказать: «Поразительный феномен, подготовивший и завершивший становление человека, — это не убийство отца, а его рождение» (Morin 1973,186).
Важным моментом наших рассуждений и, в конечном счете, той точкой, в которой, согласно этим представлениям, должна проявиться функция отца, является страх перед матерью и перед женщиной.
Рейнгольд пишет: «Классическая теория утверждает, что мальчик воспринимает своего отца как кастрирующего, когда проявляет сексуальный интерес к матери. В своем клиническом опыте я не нашел подтверждения этому. Я видел только мальчиков, испытывающих страх перед матерью… Некоторые больные отводят отцу определяющую роль, поскольку пытаются сместить источник угрозы. Мужчина всегда боится быть кастрированным женщиной, а не мужчиной». Лейба же добавляет: «Страх кастрации со стороны отца быстро исчезает, но не страх кастрации перед матерью; кастрирующая или фаллическая мать представляет собой основную угрозу в комплексе кастрации у мужчины». Эти же мысли разделяет и Ледерер, который подчеркивает, что ему никогда не доводилось обнаружить противоположную ситуацию. Далее он заключает: «Во враждебности между мальчиком и отцом нет ничего плохого, поскольку они сражаются на одной территории, тогда как борьба между мужчиной и женщиной, напротив, не является равной, особенно если эта женщина — его мать, поскольку он находится в нестабильной ситуации. Угнетающий отец всегда может оказаться уязвимым, не с одной, так с другой стороны; его тирания открывает двери для внутреннего протеста, и только подавление, осуществляемое женщиной, нацелено на то, чтобы сокрушить мужчину. Он боится нанести ответный удар, и в конченом счете у него не остается ни малейшего побуждения к сопротивлению» (Lederer 1968).
Если отец оказывается не способным оказать поддержку ребенку в сепарации от матери, то ребенок остается один на один с кастрирующей и не позволяющей повзрослеть матерью. Результатом этого может быть большая зависимость от матери и формирование пограничной и психотической организации личности. Хотя отношения остаются диадными, такие люди могут демонстрировать страх кастрации отцом, как защиту от более сильного страха перед матерью.
Хочется отметить в связи с вышеизложенным, что когда человек обращается за психотерапевтической помощью, где имеют место непроработанные диадные отношения, это, в первую очередь, желание освободиться от доминирования матери и психотерапевт в данном случае выступает в роли отца и помощника. И когда имеет место отказ от психотерапии, особенно в ее начале, вполне вероятно, что причиной этому является страх отделения и взросления.