Лики ненависти: причины и следствия

Истомина Алевтина

Саидова Оксана

Вступление

О ненависти и ее производных можно говорить бесконечно. Ее можно рассматривать с различных психоаналитических теорий, разбирать ее роль в структурных конфликтах, изучать как качество личности и пр. Тема конференции «Лики ненависти» достаточно обширна и при подготовке мы решили затронуть только один аспект проявления ненависти в психике человека.
Наш доклад будет состоять из двух частей. Для начала мы проследим возникновение понятийного аппарата и ответим на вопрос- в чем различия между агрессией, ненавистью и инстинктом смерти. А потом рассмотрим каким образом ненависть «бликует» в таком проявлении как обида. Эти размышления будут сопровождаться клиническим материалом, который, на наш взгляд, поможет лучше сориентироваться в данном вопросе.

Агрессивное влечение: его место и роль в психоаналитических теориях

Для начала попытаемся определить, какое место занимают инстинкты и влечения в психоанализе, как с ними соотносятся такие понятия как аффекты и агрессия, далее определимся с содержанием понятия ненависть.
В этом будем опираться на такие работы Фрейда как «Влечения и их судьба», «По ту сторону удовольствия», «Я и Оно» и «Торможение, симптом и тревога». Работы М. Кляйн и ее последователей также помогут нам в теоретическом обзоре, а также некоторую информацию получим, используя психоаналитические словари (список используемой литературе представлен в конце доклада).

Обзор основных понятий в теории влечений

Теория влечений имеет для психоанализа основополагающее значение. Разработанная Фрейдом и многократно пересмотренная, она стала причиной многих проблем, которые пришлось ему преодолевать. Даже те, кто поначалу был сторонником Фрейда — например, Ранк, Адлер, Юнг и Штекель, — разошлись с ним не в последнюю очередь из-за его теории влечений. Несмотря на враждебное отношение бывших приверженцев, она заняла центральное место в психоаналитической теории. И по сей день, после бурного развития психологии Я, психоанализ усматривает во влечениях первопричину всех психических процессов.
Рассмотрим основные понятия теории влечений.
Понятия инстинкт и влечения в психоанализе достаточно перепутаны. Дело в том, что Фрейд использовал немецкое слово Trieb. Из множества определений наиболее распространено следующее: «[Trieb]... представляется нам как понятие на границе психического и соматического, как физический репрезентант стимулов, исходящих изнутри организма и достигающих психики, как мера требований к работе психики вследствие ее связи с телом».
Англоязычные читатели Фрейда были введены в некоторое заблуждение Стрейчи, решившим перевести слово «Trieb» как «инстинкт». Инстинкты, как их определяют биологи и исследователи поведения, выступают в качестве мотивационных сил, всегда воплощающихся в виде специфического поведенческого паттерна. Напротив, фрейдовское понятие «Trieb» предполагает, что мотивационные силы могут действовать безотносительно к определенному способу проявления. Поскольку его определение касается психических репрезентаций (в сознательном, предсознательном или бессознательном) стимулов, порождаемых физиологическими процессами, оно не предполагает — в отличие от понятия инстинкт- специфического паттерна поведенческой реакции. По всей видимости, Фрейд имел в виду всю совокупность психических репрезентаций, которые могут быть связаны с данным соматическим процессом. В качестве определяющих характеристик он назвал источник, силу, цель и объект.
Неудача в нахождении объекта и достижении цели ведет к фрустрации инстинкта и к увеличению инстинктивного напряжения, причем повышенное напряжение испытывается как страдание. В соответствии с принципом удовольствия это страдание ведет или к возрастанию активности в достижении разрядки, или к введению механизмов защиты для уменьшения напряжения. Эго реагирует на угрозу напряжения, превышающего порог толерантности, тревогой (сигнальной), которая стимулирует Эго к введению защитных мер. Согласно Фрейду (1915 «Судьба влечений»), инстинкт может подвергаться превратностям четырех видов:
а) обращению в свою противоположность, обычно – замене активной роли на пассивную;
б) повороту против себя, т.е. использованию себя в качестве инстинктивного объекта;
в) вытеснению – этот термин в 1915 г. охватывал все защитные механизмы, описанные позднее, и
г) сублимации, в результате которой инстинктивная энергия в конечном итоге разряжается в действиях, лишь символически связанных с первичной инстинктивной целью.
Однако эта концепция инстинкта, очевидно, применима с той или иной степенью вероятности только к сексуальным и агрессивным влечениям. Попытки применить ее к другим врожденным паттернам поведения, таким как сон или питание, немедленно приведут к очевидной нелепости.
У Фрейда было две теории инстинктов, первая из которых (до начала 1920-х гг.) постулировала инстинкты Эго и сексуальный инстинкт, которые соответствовали биологическим инстинктам самосохранения и воспроизведения потомства, но с 1920 г. (работа «По ту сторону принципа удовольствия») появилась вторая теория, где Фрейд выделял инстинкт жизни и инстинкт смерти.
В ранних психоаналитических теориях термин «инстинкт» использовался для описания мотивационных сил человеческого поведения; в настоящее время эти силы обычно обозначаются как инстинктивные влечения.
Итак, инстинктивные влечения.
Центральной гипотезой психоаналитических построений является положение об эндогенных источниках мотивации человеческого поведения.
Несмотря на то, что классификация влечений Фрейдом постоянно развивалась, неизменным всегда оставалась их полярность. Фрейд полагал, что всякая мотивация в конечном итоге сводима к двум противоположным всеобъемлющим тенденциям. Можно выделить три или четыре предложенные им классификации:
1) сексуальные влечения / влечения к самосохранению (влечения Я);
2) (а) объектная любовь / любовь к себе;
(б)сексуальные влечения / агрессивные влечения;
3) влечение к жизни / влечение к смерти.
И в данном месте авторы встали перед вопросом- сначала рассмотреть агрессивные влечения или определить понятийный аппарат дальше? Логичнее было бы рассмотреть агрессивные влечения, но в материале будут встречаться понятия, которые будут объяснены позже. Поэтому мы пренебрежем в некотором смысле логикой и сначала определимся с понятиями и только потом вернемся к агрессивным влечениям.
Влечения проявляют себя в аффектах.
Стремясь дать определение аффекту, многие сталкиваются со сложностями, поскольку в психоанализе этот термин может иметь несколько разных значений. Фрейд употребляет его в двух основных значениях: в широком смысле аффект соответствует эмоциональному состоянию вообще разного качества и интенсивности; в узком смысле аффект является количественным выражением влечения. В Исследовании истерии (1895 год) Фрейд считает, что не получивший разрядки «сдавленный аффект» является причиной проявления симптомов. И позднее, с 1926 года получает расширительное значение и с этого момента объединяет в себе страх, скорбь, чувство вины, любовь, ненависть и т.д. Именно Я является местоположением аффектов.
Словарь «Психоаналитические термины и понятия» под ред. Борнесса Э. Мура и Бернарда Д. Фаина предлагает нам следующее определение:
Аффекты — это комплексные психофизиологические состояния, включающие субъективные переживания, а также когнитивные и физиологические компоненты. Существуют различные признаки, по которым различаются чувства, эмоции и аффекты. Чувства — это основные, субъективно переживаемые состояния, которые могут быть блокированы от сознания; эмоции суть внешне наблюдаемые проявления чувств; понятие аффекта относится ко всем связанным с этим феноменам, многие из которых бессознательны. Однако эти термины нередко используются как взаимозаменяемые, относясь ко всему спектру — от элементарных до комплексных и когнитивно-дифференцированных психических состояний. Относительно устойчивые и длительные аффективные проявления, вызванные и поддерживаемые бессознательными фантазиями, называются настроением.
Большинство авторов считают аффекты дериватами сексуальных и агрессивных влечений. Однако, Эго-психологи считают аффекты в том числе и дериватами влечений Я. В психоанализе отсутствует общепризнанная теория аффектов. Стоит отметить следующее: различие понятий «аффект» и «эмоция» в том, что аффект рассматривается как неразрывно связанный с идеями, а эмоция – как самоценное, независимое переживание и, как указывалось ранее, внешнее проявление чувств.
Агрессия -гипотетическая сила, инстинкт или первопричина, которая представляется побудителем ряда действий и чувств. Психоаналитическое использование термина началось с поздних работ Фрейда, где агрессия понимается как производное инстинкта смерти.
Агрессия часто рассматривается как антитеза либидо, и в этом случае обозначает разрушительные влечения в энергетическом эквиваленте.
Очень часто в аналитической литературе наблюдается тенденция приравнивать агрессию к ненависти, деструктивности и садизму, что приходит в противоречие как с этимологией (я двигаюсь в направлении к…), так и с традиционным пониманием агрессии как динамизма, самоуверенности, экспансивности, влечения.
Также в литературе понятия «агрессия» и «либидо» приравниваются в инстинкты жизни и смерти, чего не избежит и наш доклад, к сожалению. Причина подобного явления, на наш взгляд, в том, что очень много психоаналитиков пытались высветить какие-то нюансы своего видения этой части психоаналитической теории, что привело к еще большему запутыванию в терминах…
Ненависть - аффект, характеризуемый длительным желанием повредить или уничтожить объект. Аналитики часто путают ненависть с гневом несмотря на то, что последний представляет собой преходящую, а не длительную эмоцию, которую можно испытывать и в отношении того, кого любят.
Согласно McDougall (1908), ненависть – это чувство, а гнев – простая, первичная эмоция. Согласно Freud (1915), ненависть представляет собой ответ на угрозы, направленные на Эго, однако в последних теоретических работах он рассматривал ее как проявление инстинкта смерти. Аналитики, на которых оказали влияние эти последние идеи, склонны рассматривать любовь и ненависть как противоположности и понимать психику как поле боя для этих двух противоположных аффектов.
А теперь вернемся к теоретическом обзору агрессивных влечений.

Агрессивное влечение

По поводу предполагаемого Фрейдом (1920) влечения к смерти мнения разделились. Фрейд не выстроил достаточно понятную концепцию инстинкта смерти и именно, в связи с этим появилось большое количество теоретических представлений во всех направлениях психоанализа.
Присоединение агрессивного влечения к предполагаемому Фрейдом влечению к смерти привело к дискуссии, которая не завершилась и поныне.
Дискуссия ведется по следующим вопросам:

существует ли агрессивное влечение?
существует ли оно с начала жизни или возникает в процессе дифференциации объектов?
является ли инстинкт смерти «немым и беззвучным»? (каковы клинические проявления?)
является ли агрессивное влечение самостоятельным, т.е. со своим источником, целью и объектом?

Большинством психоаналитиков в настоящее время агрессивные влечения и либидо понимаются как первичные инстинктивные влечения. Однако до сих пор остается неясным, представляют ли собой агрессивность и либидо при рождении отдельные формы энергии влечений, сливающиеся в процессе развития, или же они нераздельны и лишь позже эволюционируют в две отдельные целостности.
С точки зрения классического психоанализа, представляется вероятным, что агрессивные влечения постепенно изменяются, приобретая характерные формы на оральной, анальной и фаллической стадиях. Согласно некоторым теоретическим построениям, при таком прогрессирующем развитии происходит все большее слияние либидинозных и агрессивных импульсов, и тем самым разрушительные проявления агрессии ограничиваются, что приводит к обеспечению Я нейтрализованной энергией, необходимой для функционирования — нормального либо патологического. В то же время Я присваивает агрессию оно и овладевает ей, ставя на службу возрастающей по сложности адаптации. Следует добавить, что особенности агрессивных компонентов эдипова комплекса непосредственно влияют на процесс структурирования Сверх-Я.
Таким образом, агрессия, будучи одновременно источником как интрапсихического конфликта, так и его разрешения, играет важную роль в развитии личности. Агрессивные влечения могут использоваться в качестве защиты от либидинозных конфликтов, равно как и сами могут быть защищены либидинозными желаниями и фантазиями. Поскольку агрессивные влечения и адаптивные или защитные функции Я нередко пребывают в конфликте, существуют как нормальные, так и патологические образования, в которых функции Я позволяют агрессивным влечениям проявляться гармонично и бесконфликтно. Проявления агрессивных влечений различаются по интенсивности от невраждебных влечений к самоутверждению и самосохранению, на последующих уровнях воплощаясь в раздражительность, злобность и нетерпимость — вплоть до крайней степени бешенства и неистовства, смертельной ярости. Такие проявления влечений различаются также по степени осознанности и могут стимулировать использование различных защитных и адаптивных механизмов.
В своей работе 1920 года Фрейд отстаивает взгляд, что агрессия действует «по ту сторону принципа удовольствия». Он пишет, что, в отличие от отвода либидо, отвод агрессии не является чем-то самим по себе приятным. Только тогда, когда агрессия смешивается с либидо, иными словами, эротизируется, и направляется против репрезентантов внешних объектов, отвод агрессии вызывает удовольствие.
Так, Эго-психологи утверждают, что нельзя сбрасывать со счетов то обстоятельство, что влечения Я, наличие которых Фрейд изначально предполагал, наряду с либидо и агрессией проявляют себя в психике в качестве третьей самостоятельной силы. Они также полагают, что доказать существование влечения к смерти является скорее задачей биологов, но не отрицают его. Более того они показывают, что агрессия имеет такое же отношение к удовольствию и неудовольствию, как и либидо. Поэтому отвод агрессии вызывает удовольствие, а ее сдерживание — неудовольствие.
Остается дискуссионным и вопрос о том, являются ли агрессивные влечения врожденными и изначально враждебно-деструктивными по отношению к объекту, на который они направлены (при этом внешне невраждебные инстанции — самоутверждение — представляют собой в действительности результат нейтрализующего влияния функций Я), или же агрессивные влечения есть производное от изначально невраждебных активных стремлений, служащих саморегуляции и адаптации и становящихся враждебными и деструктивными вследствие фрустрации и конфликта. В поздних теоретических работах Фрейд пытался обосновать агрессию как проявление врожденного саморазрушительного влечения к смерти, однако это представление не получило широкого признания ортодоксальных психоаналитиков. Тем не менее в теории Кляйн агрессивному влечению приписываются доминирующие и изначально деструктивные свойства, в нем видится основной источник как конфликтов, так и личностного развития.
Фрейд полагал, что сексуальному влечению и, соответственно, агрессивному влечению присущи различные функции. Так, сексуальное влечение ответственно за образование невротических симптомов, агрессивное влечение — за тенденции к самонаказанию и самоуничтожению. Это представление Фрейда более не соответствует нынешним воззрениям. Дериваты агрессии в психическом конфликте играют по крайней мере столь же важную роль, что и дериваты либидо. Кляйн в 1948 году описала агрессию как главный источник страха.
Бреннер, основываясь на данных о двоякой роли агрессии и либидо в психическом конфликте, доказывает, что оба влечения имеют одинаковое отношение к принципу удовольствия.
Поскольку Фрейд (1920) понимал агрессию как часть универсального влечения к смерти, он отстаивал точку зрения, что агрессивное влечение преследует цель разрушить соответствующий объект.
Гартманн, Крис и Лёвенштейн (Эго-психологи) пишут, что в зависимости от степени отвода влечения может быть различной и цель влечения. Они отстаивают мнение, что только «полный» отвод имеет целью смерть или уничтожение объекта.
Стоун идет еще дальше: хотя он и признает роль агрессивных и деструктивных желаний в душевной жизни, тем не менее ставит под вопрос само понятие агрессии как влечения.
Фенихель и Якобсон, в своих концепциях считают, что агрессия и либидо у новорожденного еще недифференцированны и лишь в ходе онтогенетического развития становятся отдельными психическими факторами.
Обзор литературы по агрессии позволяет выкристаллизировать множество теорий. Среди них встречаются такие теории, которые объясняют:

агрессию как влечение к борьбе (Лоренц);
теория фрустрации, основоположником которой является Доллард;
теория, которая определяет агрессию как знак влечения к жестокости, или к разрушению;
агрессия как энергия движения или роста человека (Гринэйкр);
теория Фрейда о влечении к смерти (1920), которую развила в своих трудах М.Кляйн.

Теория Лоренца не будет рассматриваться в докладе.
К кругу аналитиков, сторонников теории фрустрации, принадлежит также Фенихель, который полагал, что либидо и агрессия у новорожденного не отделены друг от друга; их разделение происходит лишь в процессе развития из-за вызывающей агрессивность фрустрации либидинозной потребности. Вельдер присоединяется к этой теории, но все же не полностью отказывается от представления, что агрессия представляет собой знак влечения, с той оговоркой, что при крайней степени агрессивности человека следует, пожалуй, исходить из того, что у него имеется собственное агрессивное влечение. Если следовать теории фрустрации, агрессию нельзя считать проявлением влечения: чисто реактивное возникновение агрессии исключает наличие влечения, поскольку влечения, по определению, обладают эндогенной, спонтанно-автономной природой.
Сторонники теории фрустрации исходят из того, что в период внутриутробного развития и в раннем младенческом возрасте недифференцированные энергии могут разряжаться преимущественно по физиологическим путям отвода. Во взаимодействии с миром (с матерью) эти энергии дифференцируются. Все переживания связываются с ситуациями удовольствия—неудовольствия. Наряду с позитивными либидинозно окрашенными событиями, которые переживаются с удовольствием и порождают желание к повторению, происходят и негативные события, связанные с переживанием неудовольствия и вызывающие желание избегания. В результате индивид начинает бояться таких ситуаций или испытывать к ним враждебность. Чтобы их избежать, имеются две возможности: первая — бегство, вторая (если организм обладает такой способностью) — уничтожение источников негативных переживаний или по крайней мере соответствующее стремление к бегству или разрушению. Таким образом, желание или, соответственно, разрушение представляет собой агрессивную тенденцию или, соответственно, способ поведения.
Мичерлих отстаивает мнение, что агрессия является знаком влечения, где удовлетворение достигается в первую очередь не из-за того, что объект уничтожается или убивается, а скорее из-за доставляемого насилием удовольствия.
Автор еще одной теории — Гринэйкр (Greenacre 1953), которая понимает агрессивность как энергию движения или энергию роста человека. Объектные отношения не позволяют интегрировать весь двигательный потенциал в либидинозные устремления. Оставшаяся и не связанная либидо двигательная активность проявляется затем в виде агрессии в переживаниях боли и ненависти.
Айке, ученик Балинта(независимая группа), показывает, что агрессию следует все же понимать как влечение. Если агрессивные импульсы представляют собой инстинктивную энергию, то, согласно Айке, нужно, как и в случае либидо, четко различать источник, цель и объект. Объект обоих влечений может быть одним и тем же или разным, но цель агрессивных тенденций необходимо понимать как совершенно противоположную цели либидинозных тенденций, что соответствует дуалистической теории влечений Фрейда. Поэтому при агрессивных устремлениях преследуется цель отделения и независимости от объекта. Под независимостью от объекта следует понимать развитие самостоятельности, индивидуальности, представляющее собой важный компонент развития Я. Поскольку все же либидинозные стремления к объекту никуда не исчезают, то все необходимые, а также удавшиеся действия для обособления переживаются человеком как болезненные. Желание избежать этой боли может затем привести к избеганию агрессии. Источником агрессии является напряженность в отношениях социальной зависимости. Агрессия, следовательно, представляет собой влечение, которое, в отличие от остальных влечений, удовлетворяет не телесные потребности, а социальные! Деструктивность и агрессивные действия объясняются результатом того, что объект не может быть полностью понят как таковой, если отсутствуют или не доведены до конца агрессивные действия, преследующие цель отделения, и они воспринимаются данным человеком как часть его собственного Я или как часть солидарно переживаемого группового чувства, что приводит к борьбе с самим собой. Таким образом, Айке объясняет жестокость и садомазохизм как следствие смешения бессознательных желаний, первичной любви и ощущения беспомощности от неизжитого первоначального стремления к независимости.
Агрессивное влечение в учении М.Кляйн будет рассмотрено отдельно в связи с тем, что вторая часть доклада теоретически будет опираться именно на него.
Если не считать теорию фрустрации, наличие агрессивного влечения в аналитической литературе больше не оспаривается. И это единственный вопрос, касающийся агрессивного влечения, где споры поутихли.

Инстинкт смерти в трудах Мелани Кляйн

Мелани Кляйн привлекали идеи Фрейда об объектах, чувстве вины, тревоге, фантазии и влечении к смерти, которые она переработала в теорию ранней агрессии. Это направление делало акцент на исследовании развития в раннем возрасте, а также открыло путь к психоаналитической работе с психотиками.
Согласно теории Кляйн, тревога, возникающая из-за конфликта между влечением к жизни и влечением к смерти, существует с момента рождения. Оба влечения проецируются на материнскую грудь; влечение к смерти является причиной того, что грудь воспринимается в фантазии как преследующий объект. Но поскольку интроекция и проекция представляют собой непрерывный процесс, преследующий объект может также стать внутренним. В это же время, чтобы создать хороший объект, который удовлетворит инстинкт сохранения жизни и защитит от интернализированного преследующего объекта, младенец наделяет грудь либидинозными качествами, превращая ее тем самым в идеальный объект. Первичная активность фантазии проявляется в виде интроекции хорошего и проекции плохого объектов. В другой раз хороший объект может быть спроецирован, чтобы уберечь его от внутренней агрессии, тогда как преследующий объект часто интроецируется, становясь внутренним плохим объектом.
Зависть- одна из наиболее примитивных и фундаментальных эмоций, проявляющаяся в виде деструктивных импульсов ребенка, действующих с первых дней его жизни. Кляйн полагала, что зависть имеет конституциональную основу в качестве проявления в психике влечения к смерти. Впервые она возникает по отношению к хорошей груди — источнику пищи, теплому и комфортному, в отличие от младенца, переживающего стресс из-за болезненных чувств беспомощности и зависимости и желающему самому быть тем, кто обеспечивает благополучие. Поэтому он испытывает деструктивное стремление устранить источник зависти с помощью фантазий об оральных или анально-садистских нападениях на объект, чтобы «испортить» или «похитить» его лучшие качества. Завистливые «атаки» ребенка на грудь трансформируют ее в опороченный и обесцененный объект, который сам уже нуждается в удовлетворении и зависимости.
Выраженное чувство зависти препятствует появлению внутренних репрезентантов хороших объектов, поскольку они обесценены; подобная зависть может помешать попыткам преодоления паранояйльно-шизоидной позиции. В таких случаях образ груди, трансформируясь под влиянием процессов расщепления и проективной идентификации в карательный внутренний объект, может сформировать ядро «завистливого Сверх-Я» нарушающего или устраняющего любые попытки репарации и созидания. Другим способом защиты от зависти являются фантазии об обладании всеми ценными качествами объекта. Поскольку такая защита предполагает идентификацию с идеализированным объектом, она может вести к нарциссической переоценке себя.
Зависть следует отличать от жадности, нацеленной на обладание всеми ценными свойствами объекта. Жадность по своей природе является более либидинозной, чем зависть, окрашенная влечением к смерти.
Чувство ревности, предполагающее наличие отношений по типу «треугольника», появляется лишь после формирования образов целостных объектов. Это чувство, в отличие от предыдущих, нацелено на обладание любимым объектом и устранение соперника. Для сравнения, зависть предполагает двусторонние отношения, связанные с желанием обладать отдельными качествами объекта.
Кляйнианцы считали, что инстинкт смерти не является немым, он проявляется в клиническом материале и может быть выявлен в процессе психоанализа.
Например, Розенфельд в своей знаменитой статье о деструктивном нарциссизме писал «некая смертоносная сила внутри пациента, напоминающая то, что Фрейд называл инстинктом смерти, существует и может быть клинически наблюдаемой. У некоторых пациентов эта деструктивная сила проявляет себя как хроническое парализующее сопротивление, способное много лет задерживать анализ. У других она принимает форму смертоносной, но скрытой силы, удерживающей пациента в стороне от жизни и иногда вызывающей тяжелые тревоги перегрузки и насильственной смерти. Именно эта смертоносная сила более всего напоминает описанный Фрейдом инстинкт смерти, остающийся безмолвным и скрытым, но противостоящий желанию пациента жить и поправляться. Сам Фрейд не думал, что возможно активизировать деструктивные импульсы, скрытые в безмолвных влечениях смерти. Но наши современные техники анализа часто способны помочь пациенту лучше осознать нечто смертоносное внутри него. Его сны и [бессознательные] фантазии могут раскрыть существование убийственной силы внутри него. Эта сила стремится представить собой бОльшую угрозу, когда пациент пытается больше обратиться к жизни и больше полагаться на помощь анализа. Иногда смертоносная сила изнутри угрожает как пациенту, так и его внешним объектам убийством, особенно когда пациент чувствует, что его охватывает смертоносный деструктивный «взрыв».
Розенфельд полагает, что возникновение и сохранение во взрослом возрасте нарциссических всемогущественных объектных отношений обычно обнаруживается у пациентов, которые оказывают сильное сопротивление аналитическому лечению. Они зачастую реагируют на анализ глубоким и настойчивым саморазрушением. У этих пациентов деструктивные импульсы стали разделенными (несвязанными) и активно преобладают в личности в целом и всех взаимоотношениях пациента. В анализе такие пациенты выражают свои чувства лишь слегка замаскировано, обесценивая работу аналитика посредством упорного безразличия, искусно однообразного поведения, а иногда — посредством открытого умаления. Так они утверждают свое превосходство над аналитиком (репрезентирующим жизнь и созидательность), растрачивая впустую или разрушая его работу, понимание и удовольствие. Они чувствуют свое превосходство в том, что способны контролировать и удерживать при себе те свои части, которые хотят зависеть от аналитика как человека, оказывающего помощь. Они ведут себя так, словно утрата всякого объекта любви, включая аналитика, оставляет их холодными или даже возбуждает у них чувство триумфа. Такие пациенты время от времени испытывают стыд и некоторую персекуторную тревогу, но лишь минимальную вину, поскольку слишком малая часть их либидинозной самости поддерживается в живых, чтобы ощущать заботу [о другом]. Похоже, эти пациенты прекратили борьбу между своими деструктивными и либидинозными импульсами, попытавшись избавиться от своей заботы и любви к своим объектам путем убийства своей любящей зависимой самости и идентификации себя почти целиком с деструктивной нарциссической частью самости, обеспечивающей их чувством превосходства и самообожания. Анализируя клинические симптомы, такие как желание умереть или замкнуться в состоянии небытия или безжизненности, которое на первый взгляд можно принять за манифестации инстинкта смерти, описанного Фрейдом как первичное влечение к смерти, Розенфельд в общем и целом при более подробном исследовании обнаружил, что здесь задействована некая активная деструктивность, направляемая самостью не только против объектов, но и против частей самости. В 1971-м году он назвал данное явление «деструктивным нарциссизмом», подразумевая, что при этом происходит идеализация деструктивных аспектов самости и подчинение им; они захватывают и удерживают позитивные зависимые аспекты самости (Rosenfeld, 1971). Они противостоят всяким либидинозным отношениям между пациентом и аналитиком».
Мы рассмотрели определения и происхождение различных понятий в теории влечений, постарались дать обзор агрессивных влечений в основных психоаналитических школах. Стоит еще раз подчеркнуть, что именно инстинкт смерти является «яблоком раздора», непримиримой вражды между психоаналитиками разных направлений, вполне оправдывая тем самым значение, которое изначально ему приписывалось: стремление к хаосу и разрушительность психических связей.
При написании второй части доклада мы использовали статью Майкла Фельдмана «Обида: основополагающая эдипова конфигурация», дополнив ее другими материалами и своими клиническими случаями.

Обида как производное инстинкта смерти в эдиповой конфигурации

Среди воображаемых видений, пожалуй, самое древнее и неотступное — образ совершенного общества на земле — безупречно справедливого, абсолютно счастливого и полностью рационального. Это окончательное решение всех человеческих проблем вполне, кажется, доступно людям, если бы не досадная помеха, одно какое-нибудь главное препятствие: иррациональные идеи в людских головах, классовая борьба, разрушительные аспекты материализма или западных технологий; или, опять же, вредное влияние институтов общества — государстве или церкви; или какая-нибудь другая ложная доктрина или губительная практика. Одна-единственная преграда, без которой идеал на земле был бы достигнут. Получается, что, поскольку только и требуется убрать это единственное препятствие на пути человечества, любая жертва хороша, если лишь так можно достичь цели. Никакое другое убеждение не приводило к большему насилию, репрессиям и страданиям. Призыв пожертвовать реальным настоящим ради достижения идеального будущего используют для оправдания массового насилия.
Сэр Исайя Берлин, 1979

Мы выбрали «Обиду» в качестве темы для второй части нашего доклада. В докладе использовались статьи М.Фельдмана, Стайнера Д., П.Хайман, Кляйн и др., в которых авторы исследуют динамику обиды, постулируют, что обида содержит в себе набор фантазий, в которых выражается страх перед реальностью и ненависть к ней, особенно к реальности эдиповой ситуации — отношения ребенка к созидающей родительской паре. Развитые пациентом фантазии служат его защитой от зависти и ревности, от тревоги и чувства вины. К тому же примитивные эдипальные фантазии, на которых держится обида, вызывают возбуждение и удовлетворение, свойственные обиде.
Майкл Фельдман описывает клинические признаки, встречающиеся в анализе пациентов, которые лелеют в себе чувство обиды. Джозеф (Joseph, |1982) описала пациентов, погруженных в садомазохистское «брюзжание», которое входит у них в привычку и доставляет им удовольствие — их обвинения и упреки принимают форму, разрушительную как для них самих, так и для аналитического процесса. Другие авторы обращали внимание на особое нарциссическое чувство обладания исключительными, по сравнению с другими правами, и связанные с этим жалобы, и обиды. Многие авторы писали о чувстве негодования и неотступном желании мести. Часто эти состояния рассматривают как воплощение нарциссического ухода от психической боли, как задействование всемогущих механизмов, защищающих от чувства стыда и переживания собственной уязвимости.
Лански (Lansky, 2001) описывает «состояние непрощения», вызванное предательством, нанесшим глубокую нарциссическую рану. Он придает особое значение невыносимому стыду, что лежит в основе такого состояния и препятствует процессу проработки, от которого зависит прощение. Ла Фардж (2006) показала, что переживание эдипального поражения, потери возлюбленного или возлюбленной в пользу соперника понуждает искать способ отомстить: «Эта потеря переживается мстителем одновременно как несправедливая и невыносимая, как катастрофическая нарциссическая рана...».
Стайнер (Steiner, 1993, 1996) изучал ситуацию, встречавшуюся у пациентов, которые считали, что их оскорбили или дурно с ними обошлись, и у которых развилось неотступное чувство негодования и обиды, сопровождавшееся желанием отомстить. Вследствие самой природы и интенсивности возникших фантазий пациент чувствует, что вершить возмездие открыто, непосредственно совершая мстительные действия, слишком опасно. Вместо этого он отступает в, как это называет Стайнер, «психическое убежище» — состояние, в котором, ненависть уже является компонентом сложной организации, а чувство нанесенного ущерба или оскорбления становится фокусом состояния обиды. Стайнер особо подчеркивает, что у таких пациентов хроническая замаскированная ненависть, часто пронизанная садизмом, становится источником скрытых мстительных нападок на объект.
В цитируемых исследованиях предприняты попытки понять сущность клинических проявлений хронических чувств, обычно определяемых как нарциссический гнев, мстительность, негодование или обида, и они показывают много общего. Общим становится наблюдение, что такие пациенты переживают оскорбление, потерю или депривацию, оценивая их как нечестные, незаслуженные и несправедливые. Есть много теорий, объясняющих поразительную стойкость этих явлений и их разрушительные качества. Некоторые делают акцент на опыте катастрофической нарциссической раны, при которой, возможно, оживают раннее глубокое эдипальное разочарование, чувство потери и угроза. Переживание угрозы приводит затем к возникновению сложных защитных организаций, часто включающих в себя отступление в мир, где нет ни чувства вины, ни ответственности и где торжествуют личная правота и фантазии отмщения и наказания виновных. Многие авторы отмечают триангулярную природу таких ситуаций: пациент в фантазии оказывается вовлечен в разнообразные отношения, однозначно обнаруживающие свою эдипальную природу, где он заручается признанием и поддержкой одной фигуры, оправдывая при этом свою ненависть и мстительность по отношению ко второй.
Данный аспект обиды это — интенсивность исполненного ненависти перверзного удовлетворения, которое становится результатом питающих обиду руминаций[1]. Пытаясь защититься от ненавидимой им угрожающей реальности — реальности, где он может почувствовать зависть и ревность, тревогу и вину, — пациент находит убежище в фантазиях, выражающих примитивные эдипальные желания. Именно сила этих, лежащих в основании обиды, фантазий определяет то возбуждение и удовлетворение, которые с неизбежностью вплетаются в состояние обиды.

Клинические признаки

У пациентов, конечно, всегда есть основания для критики своих объектов и жалоб на их ограниченность и неадекватность — как в прошлом, так и в настоящем.
В своей работе «Заметки о теории инстинктов жизни и смерти» Паула Хайман пишет:
В нашей работе мы часто слышим об обидах, причиненных пациентам их родителями, супругами, партнерами по работе и т. п., и эти жалобы часто кажутся правдивыми и соответствующими общим нашим наблюдениям. Тем не менее в ходе анализа становится ясно, в какой огромной степени эти происшествия активно спровоцированы самим пострадавшим. Именно тогда нам становится ясно, что из-за переполняющей человека ненависти и деструктивности, а в конечном счете — инстинкта смерти, он вынужден отклонять эту враждебность во внешний мир. Этой цели и служат «плохие» объекты, которые человек находит для себя или создает, если подходящих не оказывается под рукой.
Конечно, в аналитической ситуации важно, чтобы пациент чувствовал: аналитик понимает, как первичные объекты или сам аналитик разочаровали или ранили пациента. Однако мы хотим обратить ваше внимание на особый тип пациента. Такой пациент беспрестанно охвачен горьким возмущением, переживанием насильственной депривации, недоступности того места, где, по его мнению, он вправе находиться. Любое предложение дальнейшего исследования воспринимается им как угроза и вызывает возмущение, особенно если предполагает исследование его собственного вклада в огорчающую его ситуацию, так как он убежден, что проблема вовсе не в нем. Напротив, пациент настаивает снова и снова, что измениться должен его объект. Он ведет себя так, будто повторение жалоб и требований в конце концов приведет к прорыву и желанному изменению. Подобно персонажу Кафки, пациент убеждает себя, что со временем объект смягчится или поймет его (пациента) правоту и изменится, пусть даже, как выразился один пациент, «придется ждать двести лет».
Если пациент начинает чувствовать, что возможности его влияния на мысли и действия аналитика ограниченны, он может в фантазии или в реальности обратиться за помощью к третьей стороне — к человеку или к своего рода «жюри». Уж эта справедливая и здравомыслящая третья сторона сможет разобраться и признать его правоту! Вместе они сформируют влиятельный, критически настроенный альянс, способный оказать нравственное и профессиональное давление на аналитика, чтобы тот изменился. Неспособность аналитика признать эту «правду» пациент может объяснять присутствием и вмешательством постороннего третьего объекта, который поддерживает или контролирует аналитика. Именно этот объект — партнер, коллега, супервизор или профессиональное сообщество со своими правилами — мешает аналитику выполнять желания пациента и следовать своим собственным предпочтениям.
Если аналитик подает какой бы то ни было сигнал, что его размышления имеют свое собственное направление, он чувствует себя преданным и обманутым, как это уже случалось в прошлом. Тогда в фантазии у него может возникнуть порыв обратиться к другому терапевту, который по-настоящему его поддержит и поймет его ситуацию так, как ему нужно.
Итак, в анализе пациент часто пытается овладеть (или «повторно овладеть) психикой аналитика как объектом, с которым желательно образовать эдипальную пару, и отделить аналитика от всего, что может помешать тому исполнять желания пациента, устраняя таким образом (во всемогущей фантазии) сам источник обиды. Пациенту приходится с этой целью отделять аналитика и от его специфического мышления и понимания. При этом в обиде часто присутствует подразумеваемое мощное и весьма ощутимое «если бы только», которое действительно может оказывать сильное соблазняющее воздействие на аналитика. Если бы только вы поняли кое-что, если бы только вы изменились, если бы только вы помогли мне стать тем, чем я имею полное право быть, тогда вы бы высвободили все то хорошее, всю ту любовь и благодарность, на которые я способен. Однако если эти «закономерные» попытки убедить, заставить или соблазнить, не удаются, то ощущения депривации, ярости и преследования оказываются напрямую связаны с самим аналитиком. Теперь ненависть и нападки направлены не на третий объект, который соблазняет аналитика/мать и разлучает их с ребенком, — они направлены на жестокий, лишающий желаемого объект внутри аналитика/матери.
Как идеализированная, так и враждебная версии отношений содержат в себе нападение на способность аналитика сохранять собственную точку зрения и свой образ мышления, на его способность не вовлекаться в повторяющееся разыгрывание этих архаических объектных отношений. Пациент ненавидит в аналитике именно эту способность и эти функции, из-за них он пытается соблазнить аналитика или спровоцировать его на описанные отреагирования. Пациент пойдет на все, чтобы добиться желанного результата, вплоть до привлечения на свою сторону третьих лиц. Исайя Берлин имеет в виду именно это психическое состояние, когда пишет, что для достижения совершенного общества на земле нужно убрать лишь одно препятствие, а для этого никакого усилия не жаль и любая жертва хороша. Хотя на объект оказывают давление якобы с целью его изменить, зачастую совершенно ясно, что пациент вовсе не уверен, что сможет этого добиться. Наоборот, пациент чувствует себя запертым в ужасном, безнадежном тупике. Примечательно, что пациент и не мыслит каких-либо изменений в себе. Он удерживается от отчаяния упорной фантазией, что однажды (может быть, спустя двести лет) сможет убедить или «обратить» аналитика и нужную ему удовлетворяющую и поддерживающую фигуру. Этим самым он отгораживается от угрожающих аспектов реальности, от лежащей в корне этого состояния фантазии о существовании деструктивных и ненавистных элементов в его объекте, а также от персекуторных аспектов в отношениях с ним.
Чувства беспомощности, фрустрации и отчаяния, вызываемые у аналитика повторяющимися жалобами и требованиями пациента, могут оказывать существенное сознательное и бессознательное давление на него и понуждать изменить свое понимание ситуации и сам способ работы. Он и правда может начать соглашаться с пациентом, будто аналитическое понимание не работает и никогда не принесет никакой пользы.
Пациент может предложить аналитику отчаянную «сделку». Если он (аналитик) признает свои промахи или ошибки и возьмет на себя ответственность за свой вклад в обиду пациента, тогда и пациент поступит так же.

Основы бессознательной динамики

Кляйн (Klein, 1952) пишет:
Иногда аналитик представляет в фантазии [пациента] обоих родителей одновременно... часто они образуют против пациента враждебный союз, и тогда чрезвычайно сильным становится негативный перенос. В переносе оживает или проявляется смешение в фантазии пациента родителей в одну «объединенную родительскую фигуру»... Такое бессознательное образование, характерное для ранних стадий развития эдипова комплекса, если оно сохраняет свою силу, вредоносно для объектных отношений и сексуального развития. Фантазия о соединенных родителях черпает силу из другого элемента эмоциональной жизни, а именно из сильной зависти, связанной с фрустрированными оральными желаниями... Когда ребенок фрустрирован (или неудовлетворен по внутренним причинам), в его психике фрустрация связана с ощущением, что желаемое удовлетворение и любовь матери, в которых ему на данный момент отказано, отданы другому объекту (вскоре его репрезентацией становится отец). В этом заключается один из источников фантазии, будто родители соединены в непрерывном взаимном удовлетворении орального, анального и генитального характера. И, на мой взгляд, это является прототипом состояний и зависти, и ревности.
Обида, по мнению Фельдмана связана с непрерывным существованием в психике пациента конфигурации депривирующего, персекуторного характера, о которой пишет Кляйн. Это может касаться отношения аналитика с внешним объектом или способности аналитика поддерживать созидающее взаимодействие внутренне, т.е. порождая собственные мысли и суждения. В результате проекции собственных ревности и зависти пациент чувствует, будто движимые жестокими, садистическими мотивами другие исключают его из упоительного общения, к которому он стремится и в котором чувствует свое полное право находиться.
Пациент глубоко захвачен внутренним общением с этой примитивной версией эдипальной пары, что определяет силу и стойкость его обиды. Удовлетворение и возбуждение, связанные с такими фантазиями, объясняются идентификацией пациента с одним или обоими участниками этой возбужденной садистической пары.
Когда аналитику удается высвободиться из-под оказываемого на него пациентом давления, понуждающего его воплощать архаические объектные отношения пациента, когда он опять оказывается способен думать и понимать ситуацию иначе, пациент реагирует ненавистью и агрессией (Britton, 1989; Segal, 1981). Попытки аналитика действовать qua analyst (как аналитик), конфронтировать пациента с болезненными или угрожающими сторонами психической реальности пациент воспринимает не как помощь, а как нападение со стороны давно знакомого, жестокого, исполненного ненависти объекта, намеренно не дающего пациенту исцелиться от страданий.
То, что обиженному пациенту постоянно нужно добывать улики, «шить дело», искать в других согласия и поддержки, заставляет думать, что у него до некоторой степени остается связь с реальностью, что ему не удалось, полностью уничтожить осознание своего действительного масштаба и роли, чувства ревности, деструктивности и угрожающего чувства вины. Однако любой контакт с реальностью ему ненавистен и представляет для него угрозу, поэтому он вынужден искать влиятельной поддержки и убеждать других в своей правоте. Пациент жаждет напасть на те элементы психической реальности, которые мешают ему реализовать фантазийные объектные отношения и избавиться от них, где бы такие элементы ни находились. Если осознание своей ограниченности и деструктивности оказывается спроецировано им в психику аналитика, он должен сделать все возможное, чтобы уничтожить ту часть психики аналитика, которая обладает этим знанием, поскольку именно наличие этого психического состояния мешает пациенту реализовывать свою фантазию.
У некоторых пациентов неизбежный опыт разочарования и уязвленности приводит к формированию обиды, которая служит средством отрицания реальности потери или страдальческих переживаний в эдипальной ситуации раннего детства. Это достигается созданием компенсаторных полубредовых отношений. Обида черпает свою силу и стойкость в фантазиях об участии в перверзной, возбуждающей садомазохистской версии отношений между родителями. Поглощенность этими фантазиями, которые затем получают некое независимое существование, отражена в выразительном описании человека, «лелеющего» обиду, — как он вскармливает ее, цепляется за нее, использует ее для отказа от реальности.

(Клинические случаи)

В статье «Психоанализ и свобода мысли» (1981) Сигал пишет:
...Несмотря на то, что всемогущая фантазия отрицает переживание нужды, мышление допускает наличие нужды, и потому им можно воспользоваться для изучения внешней и внутренней реальности и для того, чтобы иметь с ними дело.
Свобода мысли... означает свободу в постижении собственных мыслей... будь то мысли приятные или неприятные, тревожные; мысли, что кажутся «плохими» или «сумасшедшими», наряду с конструктивными мыслями и теми, что кажутся «хорошими» или «здравыми». Свобода мысли — это способность исследовать валидность мысли в терминах внешней или внутренней реальности. Чем свободнее мы мыслим, тем лучше можем оценить эти реальности, тем богаче наш опыт.
[Однако] мышление накладывает ограничения на фантазии о всемогуществе, а потому подвергается атаке в силу нашей жажды такого всемогущества.
[Поэтому] если мы вкушаем с древа познания добра и зла — мы изгоняем себя из рая.
Представляется, что у обиженных пациентов результатом такой атаки на собственные мысли становятся существенные ограничения в их мышлении и в их жизни. Такие пациенты пытаются сохранить фантазии всемогущества. С этой целью они безжалостно атакуют объект, олицетворяющий для них ненавистную эдипальную пару, которая, как им представлялось, не давала им достичь состояния, выраженного фантазией всемогущества, или вернуться в него. Это образует основу обиды, которая таким образом репрезентирует атаку на реальность и на свободу мысли пациента и его объекта.

Список использованной литературы

Кейсмент П. Ненависть и контейнирование
Кляйн М. Зависть и благодарность
Райкрофт Критический словарь психоанализа
Розенфельд Деструктивный нарциссизм и инстинкт смерти
Сигал Х. Психоанализ и свобода мысли
Словарь Психоаналитические термины и понятия (под ред. Борнесса Э. Мура и Бернарда Д. Фаина)
Стайнер Д. Психические убежища
Тэхке Психика и ее лечение
Фрейд З. Влечения и их судьбы
Фрейд З. По ту сторону удовольствия
Фрейд З. Торможение симптом и тревога
Фрейд З. Я и Оно
Хайманн П. Заметки о теории инстинктов жизни и смерти
Хиншелвуд Словарь кляйнианского психоанализа
Цизе Петер Психоаналитическая теория влечений

[1] Руминация (rumination) - (в психиатрии) навязчивый тип мышления, при котором одни и те же темы или мысли постоянно возникают в голове человека, вытесняя все другие виды психической активности.